Александр Сергеевич
Г
р и б о е д о в1 7 9 5 - 1 8 2 9
...Эти двое царкоселов почти вбежали в парадную залу Коллегии иностранных дел. Какие они, в сущности, еще юнцы!" - подумал, взглянув на них, высокий, молодой человек в очках, сдвинутых ниже переносицы. Взгляд его был пронзителен и печален.
"Кажется, позавчера их всех зачислили на службу и даже дали чин коллежского секретаря... Но эти двое чем-то отличаются от остальных, хотя все они выпускники Царскосельского лицея.
Чем?
Какой-то вдохновенностью, вспыльчивостью, безоглядной открытостью... Впрочем, и им, наверное, жизнь кажется сейчас такой прекрасной! Впереди - блестящая дипломатическая карьера... Да, совсем еще зеленые. А мне уже двадцать третий. Позади университет, а жаль, что позади, ведь я совсем готов был к испытанию для поступления в чин доктора прав. Но война, Наполеон, будь он неладен, - вторгся в Россию... И решил я тогда оставить занятия и поступить в военную службу, благо, граф Салтыков формировал в Москве Гусарский полк и взял меня к себе корнетом. Что ж, почти десять лет учился, окончил два факультета, да и на третьем поучился достаточно. Бездну наук изучал! Конечно, далеко не все меня интересовало. Но кое что нужно было для этикета - фехтование, танцы, вокал, игра на скрипке... Особенно словесность любил... Ни одной лекции нашего любимого профессора Алексея Федоровича Мерзлякова не пропустил... Это был златоуст! Хотя и возглавлял кафедру российской поэзии и красноречия, но любил с нами, юношами, соревноваться в переводах и с древнегреческого, и с латинского... Как я любил эти чудные "Соревнования"... Ведь они были трудные, требовали знания языков... А Мерзляков - даровитый поэт был, писал стихи недурные, а как говорил о народной песне, о русском фольклоре! Вся поэтическая Москва "слеталась" в университет его послушать, и в Академию Словесности приходили, что была в Доме Федора Федоровича Кокошкина. Мерзляков любил устную словесность, рассказывая о красоднях , а иногда пел свои песни, если с ним проходил композитор-коллега Даниил Кашин. Он фортепиано и начиналось “песенное действо”, внимать которому можно было до утра. С тех пор и вошла в мою душу чудная русская песня, люблю ее и буду век любить. А во всем виновата зыбкая еще не проявленная во всем блеск, фигура Мерзлякова, - да что говорить - это он создал жанр “Русская песня”. Конечно, крупная личность, но имея одну слабость, ох, эта русская “слабость”...
Чего стоят и лекции Буле! Для меня он, европейский ученый, был не только профессором истории, древней и новой философии, но и воспитателем: брал я у него частные уроки на дому; он вел со мной долгие беседы по эстетике, истории английской поэзии, мы читали вместе любимого Аристотеля; (Буле ведь впервые! в нашем летосчислении, его издал); наши интеллектуальные собеседования велись, то на
немецком, то на французском, то на английском, то на греческом языках... Он мне привил эту любовь к языкам. Он сообщал мне столько сведений, что вряд ли они были бы доступны моим сверстникам. И как красиво читал он на французском "Историю изящных искусств в России"!А профессор политической экономии и дипломатики Шлецер-сын... Как я любил его курс, как артистично он читал даже "Начала всеобщей политики", даже “курс статистику...”
В сущности, Министр, этот карлик Нессельроде, уравнял и меня и этих вот юнцов. И чего они радуются? Ведь нам не дали даже назначения на какую-нибудь должность..."
- Александр Сергеевич Грибоедов! - торжественно произнес секретарь Коллегии прервав тем самым размышления молодого человека. - Повторяйте за мной слова присяги, а затем распишитесь вот здесь... Это назначение в Коллегию иностранных дел.
На столе лежал большой лист бумаги с текстом обязательства не разглашать служебные тайны. Один за другим его подписали: Александр Грибоедов, Вильгельм Кюхельбекер, Александр Пушкин. Это было пятнадцатого июня 1817 года. Так произошло это историческое знакомство трех русских поэтов. Но тогда оно было мимолетным. Хотя и запомнилось Грибоедову навсегда.
Вскоре они распрощались.
Кюхельбекер уехал в Париж читать лекции о русской литературе (кстати, в этих лекциях он позволял себе критиковать царизм, за что и был заподозрен в "вольнодумстве"). Пушкина выслали из столицы в Молдавию, в Кишинев, потом в Одессу... Грибоедов же поехал в Персию на дипломатическую службу, которую сам называл "добровольной ссылкой". Но зато стал он государственным мужем, говорили даже чопорным, закрытым., надменным. Но мало ли, что говорили...
А ему было тяжело расставаться с Петербургом, он хотел посвятить себя целиком - наукам и поэзии. История, философия, языки, политические науки, изящная словесность - вот что занимало его ум! Чувствуя, что он может сделать что-то очень значительное для русской культуры, словесности, Грибоедов решился вдруг обратиться к всевластному министру иностранных дел графу Нессельроде. Он, стоя произнес:
- В душе моей горит святое пламя, в голове непрестанно рождаются высокие поэтические мысли, и сердце готово к принятию вдохновения. Я должен что-нибудь сделать, я... сделаю. П о в е р ь т е!
- В уединении вы усовершенствуете свои дарования, молодой человек!
- Нисколько, ваше сиятельство, музыканту и поэту нужны слушатели. Их нет в Персии... И цели мои, далеко идущие, улетучатся, как дым.
От Нессельроде не ускользнула изысканность и даже светская уверенность манер Грибоедова, он отметил про себя и ум его, и сообразительность, и эрудицию, и обаяние, и блестящее знание французского языка, но решения об отъезде в Персию не отменил. Графу нужны были прежде всего исполнительные чиновники, а не литераторы, к тому же еще, с уязвленным самолюбием... Он не терпел возражений. Придет время, и мы узнаем, что Карл Васильевич Нессельроде со столь же чопорной вежливостью, с тем же барским высокомерием станет увещевать и другого поэта, другого Александра Сергеевича - Пушкина. И на пару со своей тщеславной женой долго и мучительно будет преследовать его. Принимать участие в отвратительной травле Пушкина. Трагической травле! Что ему до поэзии, до славы России, до судьбы гения?..
16 июля 1818 года граф Нессельроде письменно извещал главнокомандующего Кавказской армией генерала Ермолова. что "Поверенным в делах Персии назначается чиновник Мазарович, секретарем при нем Грибоедов, канцелярским служащим Амбургер". Нессельреде любил краткость.
Симон Иванович Мазарович был человеком умным, настойчивым и изворотливым. Как нужны были эти качества дипломату, поселявшемуся в коварной Персии! Всеми правдами и неправдами старались правители этой страны аннулировать заключенный еще в 1813 году мирный договор с Россией, так называемое “Гюлистанское соглашение”, по которому к ней отходили бакинское, дербенское, ганджинское, карабахское ханства. Персы опутывали русских дипломатов сетью изощреннейших интриг, начинавшихся, как ни странно, во дворце самого шаха. Он во все не отказался от своих захватнических планов, несмотря на недавние военные поражения.
Для должного поддержания "Русского имени" за границей Грибоедов взялся изучать язык страны, где ему предстояло жить. Целый курс, за считанные месяцы, прошел он с профессором Деманжем. За поем читал книги о Персии, пропадал целые дни в публичной библиотеке, у Оленина. Он прекрасно уже знал историю Персии, ее обычаи, быт, нравы, самый дух ее народа. Блестящее заключение Грибоедовым Туркманчайского договора, столь выгодного для России, возможно было прежде всего потому, что он изучил
психологию коварных персиян, отменно знал их язык, свободно разговаривал и с шахом Фетх-Али, и с рядовым торговцем. Впоследствии знание одного персидского языка показалось Грибоедову недо статочным, он стал изучать еще турецкий, арабский и санскритский. Генерал Ермолов, извещая графа Нессельроде об успехах "Секретаря русской миссии при тегеранском дворе" , советовал министру, со временем, препоручить Грибоедову "заведение школы восточных языков", не щедя на это "ни попечения, ни издержек...". Вероятно, Грибоедов ощущал резкое несоответствие между своими знаниями, умением все схватывать на лету, замечательно предвидеть исход сложных дипломатических ситуаций и - скромной должностью "секретаря при поверенном в делах". Да и мы можем повторить вслед за Пушкиным, что способности человека государственного, которыми сверх меры обладал Грибоедов, оставались без должного употребления. И нам понятен злой юмор его утверждения: "Право, дороже стою моего звания!"...Конечно, Грибоедов .трудился не ради славы, хотя и не чуждался ее. И мы не можем не преклоняться перед настойчивостью и неустрашимостью, с которыми поддерживал он достоинство русского человека за границей. Его одолевали бешенство и печаль, если не удавалось вызволить из персидского плена кого-нибудь из земляков. Он говорил: "Голову свою положу за несчастных соотечественников". И ведь мы знаем, что это, к сожалению, не просто слова!
Верой и правдой служил Р о с с и и Грибоедов-дипломат. Он далеко и довольно верно рассчитывал каждый свой шаг, имея в виду глобальные цели своего государства. Но все же, главным своим делом считал он литературу. А поэтому мечтал "уволиться от дипломатической службы и отозваться из печальной страны, где вместо того, чтобы чему-нибудь научиться, забываешь и то, что знаешь". Чувствовал
, предчувствовал, ощущал Грибоедов, что есть в нем силы для борьбы против всех, кто стремился, "чтобы Отечество наше оставалось в вечном младенчестве". И как ни любил Грибоедов, со всей страстью души Поэзию, все же глубоко сокрушался, что "певцов истинно вдохновенных" не уважают в его "краю вечных снегов", потому что достоинство там "ценится в прямом содержании к числу орденов и крепостных рабов". Сокрушался, печалился, страдал, но - протестовал. Этот остроумный протест его можно видеть в "Горе от ума", в речах Чацкого...Будем же признательны Алексею Петровичу Ермолову, этому блестящему полководцу, умнейшему человеку эпохи, разгадавшему, одним из первых, Гений Грибоедова .Именно генерал Ермолов приложил немало стараний и вызволил Грибоедова из Персии, сделав своим секретарем "по иностранной части". Любя Грибоедова как сына, по свидетельству Дениса Давыдова, он старался не загружать его повседневной работой. И даже высокому начальству он смело говорил, что "поэты суть гордость нации". Да он и вообще . отечески относился к умной и смелой молодежи, нисколько не смущаясь, что работающие у него молодые люди, такие, например, как Якубович, Кюхельбекер, Каховский, братья Раевские, в то время считались "неблагонадежными". Грибоедов, по собственным его словам, пристал к Ермолову "вроде тени". Уединяясь, иногда даже ночью, они беседовали - часами Грибоедов мог слушать, как "проконсул Кавказа" описывал Наполеона, карнавалы Венеции, свое свидание с леди Гамильтон... О, это были увлекательные рассказы, причем велись они на прекрасном французском языке. Ермолов был красноречив, великолепно образован, знал много языков, научные познания его поражали всех, кто с ним сталкивался. Эти удивительные “беседы” неразрывно соединялись у Грибоедова с работой над комедией "Горе от ума
". Спасибо Ермолову! Замечательная, яркая до блеска личность Ермолова, правда, не всегда и не во всем понятная ("сфинксом новейших времен", назвал его Грибоедов), не могла не воздействовать на самый пафос комедии. Будем помнить, что Грибоедов всегда считал: "чем просвещеннее человек, тем полезнее он Отечеству".Хотя он умел пронизать в самую суть характера большого человека, вот что он говорит о магнетизме ума Ермолова:
"В нем нет этой глупости, которую нынче выдают за что-то умное... он всегда приятен и вот странность: тех даже, кого не уважает, умеет к себе привлечь.... нет не при нем быть здесь бунту. Надо видеть и слышать, когда он собирает здешних или по ту сторону Кавказа, кабардинских и прочих князей, как он пугает грубое воображение слушателей палками, висилицами, всякого рода казнями, пожарами; это на словах; а на деле тоже смиряет оружием ослушников; вешает; жжет их села - что же делать? - По законам, я не оправдываю иных его самовольных поступков... А, право, добр. Он - гроза горцев, глава военной и гражданской служб, был центром жизни Кавказа”. Это, вероятно, и восхищало Грибоедову, писавший тогда “Горе от ума”.
С близкого расстояния увидел он круг политических забот "проконсула Кавказа". Некую профессиональную модель. Конечно, он высоко оценивает эту модель, прикидывает, примеряет... Заражается ею. Ермоловская "великодержавность" (выражение Пиксанова, биографа Грибоедова) оказала свое беспощадное влияние на диплотмата и поэта, беззаветно защищавшего интересы Российской империи в Персии.
Феномен Ермолова никогда не переставал волновать Грибоедова. Мысль о "службе и прислуживании, "служении делу, а не лицам" заронил в голову поэта именно Алексей Петрович Ермолов. Он не раз говорил Грибоедову, страшно возмущавшемуся его деспотическими поступками
, которые, по мнению поэта, расходились и с моральными правилами, и с образом мыслей военачальника, - "Испытай прежде сам прелесть власти, а потом осуждай". И Грибоедов до конца жизни был озадачен этими вещими словами Ермолова, пытаясь понять: что важнее, или величие социальное благо власти? Возможность властвовать - и быть человеком самых передовых мыслей?..С какой радостью и упоением трудился Александр Сергеевич в Тифлисе над своей комедией! Он жил уединенно в доме на Экзаршеской площади около Армянского базара. И первое время ему ничего, кроме пера и чернильницы, не было нужно. Позже Грибоедову захотелось проверить, как звучат его сцены, и, написав какую-нибудь целиком, он бежал прочесть ее милому Кюхле, опальному Кюхле, - только что вернувшемуся из Парижа, без денег, без должности, без рекомендаций... Взятому Ермоловым в его штат. (Вот - поступок!) Кюхля слушал, задыхаясь от восторга, правда, иногда спорил; волнуясь, вдруг опровергал что-то, при этом особенно заикаясь. А если спор ни к чему не приводил,
оба друга поднимались выше этажом и читали сцены Роману Ивановичу Ховену, у которого жил Кюхельбекер. После неожиданного отъезда Кюхельбекера из Тифлиса, в конце апреля 1822 года, Грибоедов писал ему: "Теперь в поэтических моих занятиях доверяюсь одним стенам. Им кое-что читаю изредка свое или чужое; а людям - ничего; н е к о м у". К сожалению, история не сохранила черновых набросков рукописи "Горя от ума", а поэтому мы не можем точно сказать, что же было написано до Тифлиса. Некоторые современники Грибоедова считают даже, что "комедия эта замысливалась еще в университетские годы" и писалась, быть может, уже в 1812 году. Но это догадки. А дошли до нас набело переписанные в Тифлисе тетради двух первых актов, которые, собственно, и являются самым ранним автографом комедии. И читая ее, я вижу вспыльчивого грустного, резкого, горячего, обаятельно-открытого Грибоедов-Чацкого... Ведь личность, характер, самая жизнь поэта получили в мемуарных источниках совершенно разное толкование. А отсутствие архивов делают образ этого человека несколько противоречивым. Но именно комедия "Горе от ума" высвечивает "остроумную физиономию автора" гораздо лучше, чем это делают мемуаристы.Итак, комедия написана... Грибоедов, приехав в Москву, посещает балы и вечера, шумные собрания бальных шаркунов, солоны французских модниц, танцевальные променады незадачливых вояк; встречается он и с теми редкостными заступниками народными, которые не страшатся отринуть дух "пустого, рабского, слепого подражанья"... Почти каждый выезд в свет был переворотом в его судьбе и началом успехов невероятных, а также и для его комедии давал он новые материалы. А дальше - Петербург; гостиные, салоны; ежедневные чтения комедии, которой все восхищались. Но особенно дорого было Грибоедову, то, что комедия понравилась любимому баснописцу Крылову, трагику Каратыгину, актрисе Колосовой, друзьям Жандру, Гречу, Хмельницкому. "Грому, шуму, восхищенью, любопытству конца нет!"... Произошло чудо: внезапно он сделался знаменитостью в своем Отечестве.
Но чем больше восхищалась комедией прогрессивная интеллигенция, тем строже относилась к ней цензура. Назревал общественный скандал. Едкий дым грибоедовского смеха вторгался в окна и двери знаменитых гостиных. Тучей налетели на "Горе" доносы, брань, ругательства, в печати одна за другой стали появляться статьи, разносящие комедию. Узнаете?..
Тогда-то, в холодную осень 1824 года, и решился Грибоедов передать рукопись “Горя” для переписи своему другу и соавтору (они написали совместно, вернее, перевели с французского, комедию "Притворная неверность"), Андрею Андреевичу Жандру, правителю канцелярии Военно-счетной экспедиции, близкому к декабристским кругам. И первые же размноженные списки попали к некоторым членам Северного тайного общества. Комедией восхищались Александр и Михаил Бестужевы, Рылеев, Пущин, Сергей Трубецкой, а об Александре Одоевском и говорить нечего, он благоговел перед талантом Грибоедова. Он почти ежевечерне приходил к Грибоедову, который, съехав из "Демутова трактира, где ему опостылели соседи-поклонники из московских знакомцев, нанял квартиру в доме В.В. Погодина на Торговой улице, в далекой от центра Коломенской части. В этой квартире, расположенной в первом этаже, Александр Сергеевич Грибоедов чуть не погиб, застигнутый страшным наводнением 7 ноября 1824 года. И спас его, рискуя собственной жизнью, Александр Иванович Одоевский. Грибоедов писал ему: "Помнишь, мой друг, во время наводнения, как ты плыл и тонул, чтобы добраться до меня и меня спасти...". Сохранилось описание петербургского наводнения, сделанное Грибоедовым и считающееся едва ли не самым достоверным из всех существующих свидетельств его. Этим описанием пользовался А. С. Пушкин, создавая "Медного всадника". Вскоре Грибоедову пришлось оставить эту, испорченную наводнением, квартиру и переселиться к Александру Одоевскому, в те годы корнету лейб-гвардии Конного полка. Цензура свирепствовала страшно и не пропускала комедию ни в печать, ни на сцену. Несколько дней кряду офицеры, "настроенные либерально", собирались в большой квартире у Александра Одоевского, жившего на Исаакиевской площади, на углу Почтамтской улицы, в доме Булатова, и десятки рук писали комедию под диктовку. Тут же - спорили, смеялись, высказывались о разящих репликах Чацкого, недаром квартиру Одоевского, оставившего нам бессмертные строки: "Из искры возгорится пламя!", считали своеобразным гнездом Северного заговора. Когда декабриста В. И. Штейнгеля спросили на одном из заседаний следственной комиссии, какие из произведений формировали его либеральные взгляды, он, не задумываясь, ответил
: "Горе от ума"! А декабрист Д. И. Завалйшин в своих воспоминаниях о Грибоедове, опубликованных в 1879 году, свидетельствовал, что его собратья по восстанию использовал комедию "Горе от ума" в целях политической агитации. У нас нет точных данных, был ли Грибоедов членом тайного общества, но совершенно ясно, что он не то чтобы разделял взгляды декабристов, но ощущал справедливость их дела. И если бы он 14 декабря был в Петербурге, то не остался бы дома, нашел бы в себе силы, вероятно, стать рядом с Рылеевым, Бестужевым, Одоевским, Кюхельбекером... Дружеские связи Грибоедова со многими декабристами начались ведь с детских лет. Годы учения в Московском благородном университетском пансионе, а затем в Московском университете отмечены юношеской (заметьте, самой крепкой!) дружбой с Иваном Якушкиным, Петром 'Чаадаевым, Николаем Тургеневым, Владимиром Раевским ("первым декабристом"), Никитой и Артамоном Муравьевыми, Николаем Крюковым, Сергеем Трубецким, Александром Якубовичем, Иваном Щербатовым... Такого богатства славных имен не знает даже биография молодого Пушкина. Эти имена, составлявшие затем почти всех учредителей "Союза Спасения" и "Союза Благоденствия", характеризуют тот замечательный круг юношеских связей, который формировал и политический ум Грибоедова и его особый, часто скрываемый им патриотизм. Но, может быть, глубже многих своих современников Грибоедов понимал, что без простого люда, без трудовой России, без солдат деятельность “горстки заговорщиков” - мало что стоит. Поэтому, вероятно, и вырвались у него такие скептические, такие озлобленные слова: "Сто человек прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России!"... Увы, декабристы это поняли, будучи уже Алексеевском равелине Петропавловской крепости, самом страшном равелине, все казематы которого предназначались для особо опасных царизму преступников. Здесь-то близкий друг Пестеля, декабрист Николай Крюков и напишет вещие слова: "С народом все можно без народа ничего нельзя". Но А.И. Герцен после Сенатской драмы сказал: “Невозможны уже были никакие иллюзии, народ остался безучастным зрителем 14 декабря”.Многое в биографии Грибоедова скрывают от нас вековые сумерки, а поэтому каждый волен сам дописывать книгу его жизни. Поверьте, это интересно, в его жизни много загадок, да сама его жизнь - предмет искусства.
После событий декабря 1825 года не избежал ареста и Грибоедов. Имя его упомянул в следственной комиссии Сергей Трубецкой. Завертелась грозная машина юриспруденции, отдан был приказ о заключении его под стражу, и 22 января 1826 года Ермолов, под началом которого, как мы знаем, служил тогда Грибоедов, получил высочайшее повеление арестовать его. Полетела быстрая тройка без остановок через Екатеринодар, через Москву... Отправляя Грибоедова с преданным фельдъегерем Уклонским в Петербург. Ермолов, еще раз, спасибо ему от всех читателей, распорядился сжечь все его бумаги. В кухне одного офицера тут же разожгли печку и уничтожили целый чемодан писем, дневников, заметок...
Ермолов собственноручно написал начальнику Главного штаба, генералу Дибичу следующее: "Имею честь препроводить к Вашему превосходительству г-на Грибоедоваа. Он был арестован таким образом, что не имел возможности уничтожить находившиеся при нем документы. Но при нем не оказалось ничего такого, кроме немногих, которые Вам пересылаю". Какая великая душа отсвечивает на официальных словах этого письма...
Но ведь и сам Грибоедов уничтожал многие свои документы, письма, стихи, прозу. Он был до удивления равнодушен к судьбе своих творений. Он мог забыть рукопись "Горе от ума" у друга или оставить ее на рояле в каком-нибудь салоне. Во время его многочисленных путешествий сундуки с бумагами куда-то исчезали, а он заботился о рояле, который всегда возил с собой. Да и после его гибели следы творчества Грибоедова продолжали исчезать, уничтожены были и в Персии все его бумаги, письма, вещи. Пожар в доме его племянника Дм. Смирнова, много лет занимавшегося разысканием архива своего знаменитого дяди, уничтожил уже окончательно все грибоедовские бумаги. Это печально. Но вместе с тем... Это, вероятно, и спасло его от каторги.
Несколько месяцев просидел Грибоедов на гауптвахте Главного штаба, держась независимо и спокойно. В одном из посланий на волю он писал, имея в виду высокие власти: "Бояться людей - значит баловать их..." В первые дни после ареста поэт сочинил недвусмысленную эпиграмму, тут же размноженную арестованными в большом количестве:
По духу времени и вкусу
Он ненавидел слово "раб".
За то попался в Главный штаб
И был притянут к Иисусу!
Я думаю, что слово "раб" з д е с ь надо понимать расширительно. Крепостной крестьянин во времена Грибоедова никаким рабом (в истинном значении этого слова) не был. Раб - это невольник. А Россия страна неволи. Страна неволи - это серьезно, это слишком смело. Автор - арестованный, то есть притянутый к Иисусу, а эпиграмма "ходит" по всему Главному штабу... И что?
"Неизвестно ли вам, когда и кем был принят в члены тайного общества коллежский асессор Грибоедов?" - запрашивал Пестеля следственный комитет по делам декабристов. Пестель категорически отрицал даже какое-либо знакомство с Грибоедовым. Это, вероятно, и спасло Александра Сергеевича. Но имеются факты их многочисленных встреч в
масонской ложе.Имя Грибоедова вошло в известный "алфавит декабристов" и значилось с краткой биографией в своде участников восстания. Независимо от того, состоял автор "Горя от ума" в тайной организации или нет, царю было совершенно ясно, на чьей стороне сочувствие Грибоедова. Леонид Леонов в прекрасной своей статье "Факел гения " с публицистической броскостью сказал: "Не пять, а шесть царских петель сомкнулись на рассвете 13 июля 1826 года (день казни декабристов. - С.М.), и в шестой удавили грибоедовскую музу!" Однако действовать открыто и прямо в отношении гениев Россия, каковыми были Пушкин и Грибоедов, царь не решался. Напротив, своей "монаршьей волей" освободил Грибоедов и даже наградил его чином, а впоследствии повесил на грудь Анну второй степени с
алмазами. Но участь Грибоедова была уже Николаем I решена: он послал его на верную гибель во вторую поездку в Персию....В один из весенних дней 1828 года в роскошном особняке графа Лаваля, дочь которого находилась тогда со своим мужем Сергеем Трубецким в Сибири, снова встретились Пушкин и Грибоедов. Пушкин читал собравшимся, среди которых был и очарованный им Мицкевич, "Бориса Годунова". Кинув взгляд на Грибоедова, которого совсем недавно назначили полномочным министром в Персию. Пушкин был озадачен его печальным видом. На ласковую речь Пушкина он ответил по-французски с какой-то резкостью: "Вы еще не знаете этих людей!" Вы увидите, что дело дойдет до ножей... Там моя могила. Чувствую, что не увижу более России".
Какое страшное пророчество!
Его провожают друзья - Жандр и Всеволжский. У Жандра за торжественным завтраком, дававшимся в честь Грибоедова, было грустно, хотя и многолюдно. До самого Царского Села "ни один из нас не сказал ни слова". В Царском Селе заказали шампанское и закуску, но "никто ни до
чего не дотронулся. Простились в совершенно невыразимой печали..."Грибоедов ехал через Москву, где провел два дня, простившись с матерью и посетив самого близкого друга, Степана Никитича Бегичева. Последний рассказывал: "Во все время пребывания у меня он был мрачен, я ему заметил это, и он, взявши меня за руку, с глубокой горестью сказал: "Прощай, брат Степан, вряд ли мы с тобой более увидимся!"С полной уверенностью в трагическом завершении жизни своей Грибоедов доехал до Тифлиса. Горы... Снова знакомые и любимые горы, похожие на облака. И облака, напоминающие горные вершины. Крутые склоны любимой Мтацминды, сплошь покрытые зеленой травой, - горы, которая войдет, как Герой, в его трагедию "Грузинская ночь". Повисший на самом обрыве скалы, как звезда на небе, старинный Метехский замок. Ступенчатые, словно горные склоны, крыши домов... Снова тифлисские рассветы и закаты, солнце и песни, виноград и розы. Друзья! Снова друзья...
Он поселился во дворце родственника своего Ивана Федоровича Паскевича, знаменитого генерала, сменившего, по высочайшему повелению, "Проконсула Кавказа" Ермолова, впавшего уже в немилость.
Тифлис восторженно встретил Грибоедова Персидского, как его тогда все называли. Ему были отданы высокие почести при въезде в город: Паскевич дал в честь него салют, как это было сделано в Петербурге (все пушки Петропавловской , крепости дали одновременно 201 залп). Что ж, ведь это именно он, Грибоедов, привез Николаю I долгожданный и победный Туркманчайский договор, хотя очень скоро царь был озадачен поведением знаменитого (но не любившего "грошевой славы") дипломата, смевшего просить у него за "павших", осужденных по первому разряду.
Тифлис широко открыл перед Грибоедовым двери всех знаменитых домов. Помнили, как тридцать три года назад персы подожгли город, громили дома и церкви, как начали страшную резню. Грибоедов Персидский здесь был настоящим героем. А он любил Грузию, любил Тифлис. Здесь все красиво и все дышит поэзией...
Поэтому ему особенно близок был ему дом Александра Гарсевановича Чавчавадзе, знаменитого генерала и не менее знаменитого поэта. Грибоедов мог говорить с генералом Чавчавадзе на персидском, который тот знал, как свой родной грузинский, мог говорить на немецком, французском, итальянском... Воспитанник Пажеского корпуса в Петербурге,
Чавчавадзе изучал физику, военные науки, философию, историю, логику, право. Да, образованность всесторонняя.Жизнь Грибоедова, человека, склонного к контрастам, в Тифлисе вдруг резко изменилась. Она наполнилась счастьем, огромным, но недолговременным. Тифлисские дни стали в дальнейшем романтической легендой, ведь Грибоедова любил весь Кавказ. Итак, после вечерних петербургских сумерек - яркий солнечный свет... Он заиграл и в глазах поэта.
...Нину Чавчавадзе Грибоедова знал почти с младенчества. Ему было тридцать три года. Ей, "Мадонне Мурильо", как с нежностью и гордостью называл ее поэт, - неполных шестнадцать. Она была прекрасна, как сама Грузия. Высокая, стройная, с не по летам задумчивым взглядом карих миндалевидных глаз, с точеными руками. Она. всегда проявляла и такт, и ум, и прозорливость. Ее ранняя женственность перекликалась с душой необычайно доброй и возвышенной...
Грибоедов писал Булгарину: "Это было 16 июля 1828 года. В этот день я обедал у старой моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой... все на нее глядел, задумался, сердце забилось; не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную: выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал
ей: "Пойдемте со мной, мне нужно кое-что сказать вам". Она меня послушалась, как и всегда: верно, думала, что я ее усажу за фортепьяно,- вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, вошли в комнату... не помню, что я начал ей бормотать, и все живее, живее; она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой; нас благословили..."В самом конце августа - свадьба, венчание происходило в знаменитом Сионском соборе. Когда молодые вышли на улицу, то, казалось, их приветствовал весь город. Перед ними было сплошное море цветов, из всех окон летели под ноги Нины розы. Белые, красные. Через два дня - обед на сто званых персон, а уже 9 сентября Грибоедовы сели на лошадей. Их огромный караван растянулся на версту. Ночевали под шатрами в горах, дышали морозным воздухом. В Тавризе, новобрачные расстались: Грибоедов должен был следовать в Тегеран, передать свое “высокое назначение” Шаху Ирана.
Грибоедов писал жене в Тавриз ежедневно. "Грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить..." Это последние дошедшие до Нины Александровны и, таким образом, до всех нас слова Грибоедова. В них не только сила сказанного, но и тайна невысказанного.
...Условленно было, что сын и наследник персидского принца Мирзы Аббаса, хитрый и коварный Хосров-Мирза. ("Надо сделать состав из свойств лисицы, кошки и тигра, чтобы получить настоящий персидский характер"), отправится в Россию и принесет извинения ее государю Извинения?
Что произошло?
30 января 1829 года в Тегеране был зверски убит Александр Сергеевич Грибоедов. Вместе с ним уничтожен и весь состав русской миссии, уцелел только старший секретарь Мальцов, человек необычайно осторожный и хитрый. Он предлагал спасение и Грибоедову, нужно было только спрятаться, уйти в подземные ходы… Ответ Александра Сергеевича был ответом героя: “Русский дворянин в прятки не играет”. Давние времена, документы из архива...
На них запеклась кровь одного из самых блистательных, самых умных людей России.
Шах Фетх-Али своим высоким решением повелел отправить тело Грибоедова в Тавриз. По непроезжим дорогам Персии двигалась арба. "Два вола подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. - Откуда вы? - спросил я их .- Из Тегерана. - Что вы везете? - Грибоеда..." Эта встреча Пушкина, которому оставалось жить неполных восемь лет, с арбой, везшей гроб с телом Грибоедова, произошла 11 июня 1829 года, близ крепости Гергеры.
А сын и наследник Мирзы Аббаса в это время ехал в Петербург. К приему принца готовились в салонах и при дворе, дамы заказывали себе новые туалеты, как для празднеств. Царь повелел отвести апартаменты Хосрову-Мирзе в Таврическом дворце Петербурга, салютовал, на балконах вывешивались флаги, конногвардейцы били в литавры, царский конвой совершал парадный ритуал... Принц вез в подарок Николаю огромный бриллиант индийского происхождения, названный "Шах".
Алмаз, по мнению персов, должен был искупить страшную вину убийц русского министра Грибоедова. Камень пополнил царскую коллекцию им любовались придворные, а иноземные послы просили высочай шего разрешения взглянуть на такую редкость. Но в каких каратах можно выразить урон, нанесенный России зверским убийством одного из величайших ее творцов?..
Николай I, пожимая на прощанье руку Хосрову-Мирзе, сказал, что навсегда "предает забвению злополучное тегеранское происшествие", в котором виновата чернь. Как странно!
А тем временем прах Грибоедова был доставлен в Тифлис, хотя персы как могли оттягивали это событие. Им было важно выиграть время для смягчения трагических обстоятельств - вручение Николаю бриллианта "Шах" должно было опередить похороны РУССКОГО ГЕРОЯ Александра Грибоедова.
Его оплакивал весь Тифлис...
Все жители города оделись в черные одежды; балконы закрыли черным флером, падающим на черную землю. В руках тифлисцев были зажженные факелы... Весь город, словно черная камея, пребывал во мраке и слезах...Стояла полная тишина... И бриллиант “шах” здесь был бы просто не уместен.
"Надпись, сделанная Ниной Чавчавадзе на могиле Александра Сергеевича, - как крик души, врезанный в камень: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?" Какое же чувство нужно было внушить шестнадцатилетней женщине, если она на всю жизнь осталась верна памяти Грибоедова? А ведь Нина Чавчавадзе пережила мужа на тридцать лет, и руки ее просили многие важные, именитые, талантливые люди. Говоря Грибоедову: "Живы будем... Не умрем!", - она понимала, что он бессмертен для России.
...Закроем почтительно дверь архива и откроем книгу поэта, а затем, прочитав ее, отправимся в театр.
Совершается чудо. Поднимается занавес. Звучат часы в гостиной фамусовского дома. И с ними звучат строки грибоедовской комедии. Большинство этих строк у всех на памяти. И вместе с тем. зрители жадно следят за развитием действия, следят до самого последнего мгновения, когда Чацкий бежит из дома Фамусова со словами: "Карету мне, карету!"
В письме к Павлу Александровичу Катенину, своему другу, блестящему гвардейскому офицеру, театралу и литератору, автор "Горя от ума" писал: "...В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека; и этот человек разумеется в противоречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих...".
Болтун, ханжа, глупец, подхалим, солдафон, скряга, развратник - каждый из них имеет в комедии свое имя и свою роль. Но вместе с тем они демонстрируют качества, присущие не только грибоедовским прототипам, но их потомкам, вплоть до наших дней. Русская классическая литература в лице Гоголя и Достоевского, Салтыкова-Щедрина и Чехова умножила и углубила галерею, предложенную Грибоедовым. “Портреты и только портреты... - говорил Грибоедов, - карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика...”
Но "Горе от ума" можно и нужно рассматривать как огромный портрет Чацкого. Он на первом плане. Изображен Чацкий на фоне, состоящем из толпы мелких, но четко, гравюрно выписанных людей. Хотя в некоторых сегодняшних постановках на первый план выходит Фамусов. Такова одна из загадок “Горя” в недавней премьере Малого театра.
Классическое, хрестоматийное нередко становится привычным, а потому и незамечаемым. Далеко не все отдают себе отчет в смысле слов, стоящих в названии пьесы, - "Горе от ума" (сперва было - "Горе уму"). Ум, разум, знание - об этом не переставали говорить и писать русские просветители XVIII века. Воспринявший их славную традицию Грибоедов раскрыл эти понятия по-своему, по-новому.
...Чацкий, обиженный неласковым приемом, нервически-гордо ходит по дому Фамусова, что, по преданию, был на Страстной площади в Москве, а шаги его вот-вот отзовутся на Сенатской площади в Петербурге. Отозвались, кажется?
Пока идет действие комедии (а она одновременно и трагедия, конечно же, трагедия), пока закипают страсти в изболевшемся сердце Чацкого, - слышны не только часы, на которых служанка Лизанька лукаво передвигает стрелки, - бьют и отсчитывают время незримые часы истории. Их-то Чацкий и слышит, слышит в отличие от всех остальных действующих
лиц "Горя от ума". Он знает свой путь, знает, куда идет. Категоричный Герцен говорит об этом недвусмысленно: "Чацкий шел прямой дорогой на каторгу". Он шел по тому пути, по которому предстояло пройти ссыльным декабристам. Если бы даже мы ничего не знали о личной причастности Грибоедова к декабристскому движению, все равно "Горе от ума" сказало бы нам об этом куда ясней и прямей, чем протоколы следственного дела. Хотя это тоже великая загадка.Аполлон Григорьев с полной категоричностью сказал, что Чацкий есть единственное героическое лицо нашей литературы. Почему героическое? Потому что он смел и говорит в иронической перепалке с Фамусовым о его "раболепстве пылком"... Именно в этот момент стареющий сенатор и “столбовой дворян” Фамусов переводит свой спор с
молодым человеком, приехавшим в его дом свататься, в политическое обвинение: "Он карбонари!", "опасный человек", "властей не признает"... А ведь говорит он эту несуразность, потому что Чацкий развивает свою мысль о служении делу, а не лицам..." На это Фамусов отвечает, что таких людей, как Чацкий, с твердо-оппозиционными идеями, надо выселять из столиц... Да, скажу я вам, странновато... Но как обаятелен Чайций!..Кто же является прототипом главного героя "Горя от ума"?..
Первым был назван Петр Яковлевич Чаадаев, мыслитель и писатель, друг Пушкина и Грибоедова, резко критиковавший современную ему Россию, крепостное право. И навлекший на себя гнев самодержца: "Москва не разделяет сумасшедшего мнения автора".
Пушкин писал Вяземскому: "Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны". В эту пору Чаадаев уехал в длительное трехлетнее заграничное путешествие. Уехал он вовсе не наслаждаться европейскими красотами, а лечиться. Его, баловня "большого света", вдруг стала презирать вся петербургская и московская знать, - все эти фамусовы, хлестовы, горичи... За что же? А за то, что высокомерно отнесся к своему назначению в императорские флигель-адъютанты. Вместо того, чтобы принять почетное назначение, подал в отставку.
Вслед за Пушкиным, вплоть до наших дней, многие исследователи видели в Чацком - Чаадаева. Чарующее звучание двух фамилий. (А ведь вначале Грибоедов писал фамилию своего героя не Чацкий, а Чадский). Чаадаев отличался остротой и дерзостью ума уже в ранней юности, что и наблюдал Грибоедов. Но так же он чуть не с детства славился умением одеваться с большим вкусом, умением танцевать кадриль и мазурку. Да, в Чаадаеве и Чацком есть общее и в судьбе и в характере.
Недовольный собою, недовольный всеми, Чаадаев стал негодовать и на Россию, на ход ее истории, и ее отсталость, некультурность, невежество... Все говорили, что он сошел с ума... И тогда он уехал в Европу. Ну чем не Чацкий?.. Блестящий ум и общие тяготы. Умнейшие люди в России с покон века объявлялись сумасшедшими; их удел - горе от ума. Такова судьба Петра Андреевича Чаадаева. Он был красив, элегантен, до самых ногтей светский человек. А поэтому его приглашали на все великосветские балы, на танцевальные вечера в Дворянском собрании. Московская высшая знать души в нем не чаяла. Все барышни известных фамилий за честь считали танцевать с ним. Ну чем не Чацкий?
...Узнав от командующего гвардией князя Васильчикова в начале 1821 года о своем назначении флигель-адъютантом (то есть адъютантом самого императора), Чаадаев подал прошение об отставке. Поистне бесстрашный поступок! И Грибоедов не мог забыть, с каким презрением в дружеском кругу отзывался Чаадаев о тупости многих высокопоставленных вельмож, о чванстве приближенных к царю. Доброта почиталась глупостью, совестливость - наивностью, а прозорливость - шутовством. Философ, один из образованнейших людей России, Чаадаев произносил свои монологи и, по свидетельству современников, "обзывал Аракчеева злодеем, высших властей военных и гражданских - взяточниками, дворян - подлыми холопами, духовных - невеждами, все остальное - коснеющим и пресмыкающимся в рабстве". Ну чем не Чацкий? III отделение перехватило знаменитое письмо Чаадаева, посланное другу после своей отставки. "Я нашел, - писал он по-французски, - более забавным презреть эту милость, чем получить ее. Меня забавляло выказать мое презрение людям, которые всех презирают... Вы знаете, что во мне слишком много истинного честолюбия, чтобы тянуться за милостью и за тем нелепым уважением, которое она доставляет". За опубликование "Философических писем" Николаю I объявил их автора Чаадаева - сумасшедшим! Ну чем не Чацкий?
Были люди, видевшие в Чацком самого Грибоедова. Действительно, прямота, искренность, благородство, ум, образованность роднят Чацкого и Грибоедова, героя и автора. Но на каком образе не отразилось влияние, дыхание самого творца! И может ли вообще творец не передоверить некоторые свои черты, некоторые свои мысли, да и взгляды любимому герою? Мог ли не одарить автор своего героя и некоторыми фактами из собственной жизни?
Перед нами, зрителями, читателями, довольно часто встает образ вспыльчивого, горячего, опрометчиво открытого, обаятельного Грибоедова. Так и хочется сказать - Грибоедова-Чацкого. Но замечательный историк литературы, писатель, исследователь творчества Грибоедова -Тынянов, раздумывая над образами Чацкого и Чаадава, писал: "Государственная значительность частной личности отразилась на Чацком. И эта черта, несомненно, идет от Чаадаева. Ккакое замечательное, какое глубокое высказывание!.. Чаадаев, Чацкий, Грибоедов..."Единственный мой Грибоедов", так говорил о своем друге ссыльный Кюхельбекер, - дорогого стоит это высказывание, ведь его друзьями были и Пушкин, и Дельвиг, и Баратынский...
Но тема: Чаадаев и Грибоедов таит в себе много загадок. Известно, что получив министерское назначение в Персию, Грибоедов на несколько дней приехал в Москву. Перед далеким служебным путешествием он хотел попрощаться с матерью, а вместо этого немедленно решил встретиться со "странным" Чаадаевым.
Эти два человека, так или иначе, стоят рядом на фасаде Истории: герой - Грибоедов и неудачник Чаадаев. Но герой Грибоедов был послан в Персию на верную гибель... Ум не в почете, горе уму. Здесь есть над чем задуматься... Тем более, если знаешь, что Нина Александровна Чавчавадзе-Грибоедова, немного придя в себя после страшной кончины муж, приехала в Москву, чтобы повидаться с Чаадаевым. Это был ее п е р в ы й светский визит. Почему? Вероятно, Грибоедов ей поведал что-то такое(!) о своем друге, что заставило ее побеседовать с ним по душам. Какое странное сближение человеческих судеб.
А ведь на дворе сегодня новый век, наступило двадцать первое столетие... И Чацкий уже спешит к нам. Ведь недаром режиссер Сергей Женовач на подмостки Малого театра именно к началу XXI века привел к нам Чацкого, молодого, обаятельного, я бы сказала, немного растерянного...
Но кто же этот юный господин Чацкий, осмелившийся бросить вызов благочестивому москвичу Фамусову? Прежде всего с головы до ног р у с с к и й человек, патриот, кликнувший на всю Русь, что "подло жить в обществе, где людей меняют на собак", где стыдятся даже назвать себя русскими, опасаясь смешаться с простым народом.
Синонимы слов "революционер", "бунтарь", "мятежник" звучат как бы загодя в "Горе от ума" "Он вольность хочет проповедать!"... Слово "вольность" в ту пору было у всех на устах. "Ах! Боже мой! Он карбонари!" - кричит истошно Фамусов. Павла Афанасьевича называют тупицей, но он-то знал, что говорит, к а к у ю дает Чацкому кличку. Карбонарий - член тайного общества, организованного в Италии в начале XIX века. "Опасный человек", - расшифровывает сам Фамусов эту кличку. "Да он властей не признает!" - идет дальнейшая расшифровка. Фамусов разгадал своего врага, да и Чацкий имеет о противнике очень точное представление. Два стана, два лагеря. Они непримиримы? Полно. Старая гвардия, еще сильная, еще духоподъемная и силы молодой России. они ровно нужны обществу. Но - Молодость - вот горючее, движущее всякий прогресс. Но - Молодость - вот сила России. Сегодня мы понимаем, как нужен, как необходим нам умница Чацкий, как бесценен человеческий ум, как страшно невежество.
Гостиная дома Фамусова становится по воле Чацкого залом суда. Суд идет...
"А судьи кто?" - спрашивает Чацкий. И отвечает:
"Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы,
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве.
..Взрывчатка, мина замедленного действия, коей надо почитать грибоедовскую пьесу, не могла быть обезврежена. Сотни, тысячи списков комедии ходили и множились по всей стране. Только через тридцать восемь лет после своего создания, в 1862 году, "Горе от ума" было полностью опубликовано в легальной печати. Этот постфактум важен для историков литературы. Но для самой России важно то, что дело-то было сделано. Рукописная пьеса оставила глубочайший отпечаток в сознании русской читающей публики, передовых людей всех поколений, навсегда.